Интервью с приэльбрусским спасателем — Владимиром Гончаром

Владимир Гончар — спасатель, мастер спорта по альпинизму.

На данный момент работает спасателем в приэльбрусском районе, непосредственно в а/л «Шхельда». Данное интервью записано в 2009 году В. Моисеенко на железнодорожном вокзале районного центра Ясиноватая, откуда Владимир Гончар отправлялся к своему месту работы, в Приэльбрусье.

— Володя, с какого года ты работаешь спасателем?

— С девяносто шестого. В июне я устроился на пробные три месяца в контрольноспасательный пункт Шхельда. Отработал лето, поехал домой и с декабря девяносто шестого, тринадцать лет я уже там. Ну а , скажем, первые спасработы — это восемьдесят пятый год. Это не было работой спасателя — в принципе, любой альпинист в советское время обязан был принимать участие в спасработах. Я тогда был альпинистом третьего разряда. Это было на Ушбинском ледопаде.

Тогда была совершенно другая система подготовки спасателей. Были инструктора, спасатели — они находились на контрольноспасательном пункте. Они закрывали район, организовывали все это дело и мобилизовывали всех, кто был живой, всех, кто мог принять участие в спасработах в этом районе. Сейчас все по-другому. Есть спасатели-профессионалы и все надеятся на это, особенно буржуи. С поляками у нас постоянная беда.

С поляками альпинистами?

Да, была ситуация… Как-то привезли ребята из Ивано-Франковска польских городских спасателей и идут на Эльбрус. Дня за два до их восхождения происходит срыв двух росийских альпинистов (в районе скал Пастухова они вылетели на лед, на камни). Один в тяжелом состоянии, один побитый — но довольно-таки легко отделался. Мы поднимаемся к ним, упаковываем, спускаем вниз. Упаковываем в акью (сани в виде большого корыта, предназначенные для эвакуации пострадавших в горной местности ред.), а акья какая, ты же видел: пластиковая — по льду везешь, как на саночках. Эти наблюдают поляки. А в городе та же акья используется на колесиках на резиновых. Естественно, мягкий ход, более щадящее отношение. Ну, и потом, как мне передали, критические замечания со стороны поляков были: «Если бы мы так обращались с пострадавшими, нас бы уже давным давно уволили».

На следующий день они идут на восхождение: их было 14 или 15 человек. Кто-то там срывается под вершиной, травмируется. Вот эти все 14 человек оставляют с ним доктора, запаковывают пуховками, спальниками и валят все вниз, оставив человека там в непогоду. Нас вызывают. Вышли в 6 часов вечера, всю ночь сильная непогода, шли по GPS  — в 12 были у него, в 6 утра мы были на скалах Пастухова. Влажность офигенная, видимости ноль, на палки телескопы (трекинговые палки ред.) нарастало сантиметров по пять в толщину. Я к чему веду? Что мешало этим 14 спасателям-полякам? Мы в восьмером транспортировали их товарища вниз. Они находились уже на месте, не тратя сил, они могли спустить человека вниз. Тем более — его вниз спустили, а он поднялся и пошел пешком.

— У нас какой-то негатив сейчас пошел.

— Нет, нет, нет — это не негатив, это отношение к спас работам. Я к чему это все вел? Не надо ждать, не надо считать спасателей ангелами, которые моментально прилетят и сделают все за тебя. То есть за жизнь бороться нужно до упора. Давай рассмотрим, что происходит. Вот поступил сигнал — мы, такие же люди, тащим туда кучу барахла. Обычно для того, чтобы вытащить человека наверх не 40 — 50 метров веревки надо, а мотки 200 — 300 метров, груза немеряно. Здоровья и аклиматизации обычно хватает, чтобы подойти быстрее, чем обычный рядовой восходитель, но мы не прилетим на крылышках. Подходы по 7 -8 часов, потом на стене работать. Если же в твоей группе пострадавший, ты находишься где-то на маршруте. Нужно начинать спасработы самостоятельно, мы прийдем, мы поможем, но это будет через 7-8 часов, а иногда 10-12, потому что техники нет. Вертолеты — это эксклюзив. Почему? Это не ко мне вопрос. Мы делаем то, что можем и чем можем.

— А что является боекомплектом спасателя?

— Нет такого. Есть норматив: мы должны выйти через столько-то минут, но обычно это все максимум через два часа. Почему? Потому что мы не по сменам работаем. У нас пятидневка восьмичасовая. Люди же страдают обычно во второй половине дня, статистика такая, либо к вечеру, либо ночью куда-нибудь влазят. Команде спасателей надо собраться. И ты ж не знаешь   с ночевкой или без ночевки, на сколько ты выходишь. Сутки можно перетерпеть в обычном снаряжении без бивака, а если ты взял бивак — это дополнительно на каждого килограмм по десять снаряжения. С биваком скорость замедляется, на легке все это быстрее. И очень важным является то, какая информация пришла. Полнота информации позволяет оценить, с чем идти, кто там есть. Мы просим: регистрируйтесь. Зачем? Затем, чтобы связь была с группой. Ты знаешь: вокруг столько-то групп и можешь попросить посодействовать, если кто-то находится рядом — это не 7 часов идти.

— А ты можешь дать последовательность действий, которые нужно выполнить приехавшему к вам в Приэльбрусье.

— Регистрация для всех — это понятно. Граждане другого государства в трехдневный срок обязаны зарегестрироваться в органах МВД. Дальше: чаще всего горы находятся в погранзоне, поэтому пропуск в погранзону. Эта возня с пропусками ведет к  «смерти» этого района, потому что люди уже подумают, прежде чем тратить кучу времени на это оформление, ехать туда или нет. Погранцов это не интересует — они выполняют свою задачу. Сделать пропуск в погранзону проще всего, послав отсюда исходные данные на факс погранотряда, — по приезду без лишней траты времени вы получите готовые документы. Дальше: просьба регестрироваться у нас в спасслужбе. Это не говорит о том, что мы вас будем по-другому спасать, чем других. Мы будем спасать всех, от кого получим сигнал. Но это дает нам возможность лучше контролировать ваши передвижения. В случае, если вы даже не выйдете на связь, мы будем знать, где вы находитесь и куда нам идти. Второе: как я уже говорил, если группа по соседству терпит бедствие, мы оцениваем кто находиться рядом и может оказать помощь. Либо вы окажете, либо вам. Мы сможем скоординировать эту работу. Нужна подготовка: возможно, это должно быть первым в списке. У нас часто бывает: приехал турист, посмотрел на горы и воспылал любовью к Эльбрусу. Господи, вершина — вот она, за пару часов добегу. Такое отношение просто неприемлемо: столько их там остается и столько нам работы подкидывают. Горы надо уважать, к горам нужно относиться серьезно. На кону жизнь, поэтому играть в рулетку довольно опасно. Вот основные принципы: серьезный подход и организационные вещи.

— А аптечка? Что-то с собой надо иметь на всякий случай?

— Люди обычно как-то готовятся. В этом и есть серьезность подхода:  медицинское, техническое обеспечение и за здоровьем следить. Больным не выходить — потому что подставляешь всю группу. Тонкий нюанс: к примеру, мы не имеем права оказывать медицинскую помощь в объеме уколов, вливаний. Перевязки, таблетки — это может быть. У нас на КСП никто не имеет медицинского образования, сдаем мы все на уровне фельдшеров, но юридически мы не имеем права оказывать вот такую медицинскую помощь под скалой, как, например, капельницы. Хотя, если человек рядом умирает, идешь на все, чтобы вытащить его оттуда. Я к чему это веду? К тому, что люди в группе находятся в той же ситуации: юридически они не имеют права делать медецинские вмешательства, а если товарищ погибает, то они обязаны это все делать по совести, скажем так.

— Предусмотрено какое-то наказание?

— Да, да — смерть по неосторожности или что-нибудь такого плана.

— Это ведь уголовная ответственность.

— Да, я думаю что лет пять-шесть можешь схлопотать. Например откуда ты, не медик, знаешь, что делать? Как нужно обезболивать, от чего может быть аллергия? Тут много нюансов. Лучше всего в группе иметь врача. Врач-альпинист — это всегда на вес золота.

— Если что-то произошло, какие действия должны предпринять члены группы?

— Мы всегда даем частоту, на которрой работает станция. Станция находится на КСП в постоянном приеме и в коридор выведена громкая связь. Частота 164.450 Mhz. Если кто-то выходит на связь ночью и подает сигнал бедствия — услышит все КСП и все проснутся моментально. Почти на всех горах вплоть до границы работает Мегафон. Я проверял. Телефоны — пожалуйста: у нас вывешены телефоны мой, начальника, оперативного дежурного, который тоже дежурит круглые сутки.

Предположим, произошел несчастный случай в группе. Первое — нужно обезопасить себя и пострадавшего от опасного фактора, уйти из зоны камнепада или ледопада. Далее сообщаете нам. Дальше все зависит от состояния пострадавшего — я уже говорил, что до вас нам еще нужно добраться. Хорошо если есть верторлет, мы его вызываем. А вот пилоты — есть — нет? Летная — не летная погода? Вертолетом долететь в любую точку — это 15-20 минут.

— А вертолет — это услуга бесплатная?

— Да. Все спасработы производятся за счет МЧС России.

— А страховаться нужно, когда в горы идешь?

— Страховка не требуется, я не знаю причины, по которой мы не работаем со страховыми компаниями. Мы бюджетная организация и не имеем права работать со страховыми фирмами. Нет отработанного механизма привлечения страховых средств. Поэтому мы не требуем наличие страхового полиса. Для вас же, людей занимающихся  эктремальными видами спорта, я считаю, это необходимо. Медицинское обслуживание в другом государстве может влететь в копеечку.

Вернемся к действиям при несчастном случае. Убрать людей из  опасной зоны. Сообщить нам. Оказать первую мед помощь и оценить, пригоден ли потерпевший к транспортировке. Есть масса травм, при которых человек не транспортабелен. В этом случае разбиваете бивак и готовитесь ждать сутки- двое, в зависимости от того, насколько далеко вы забрались. Если человек транспортабелен, начинайте работать. Надо бороться за жизнь, чем быстрее вы его спустите, тем лучше. Мы сразу начинаем работать снизу: получаем сигнал, собираем вещи, оцениваем ситуацию и выдвигаемся.

— А врач у вас есть?

— Есть врач в соседнем ущелье, в Адыр-Су. Он выходит по мере надобности. Он может делать уколы, он все может делать. Мы тоже делаем, но только в случае крайней необходимости. Жизнь человека на кону и другой никто не поможет. Беда в том, что другие члены группы испытывают стресс: вот товарищ истекает кровью — и люди приходят в растерянность, это понятно. Хорошо, если в группе есть опытный товарищ, который все организует. Нельзя опускать руки: сцепи зубы и борись за жизнь — свою и товарища. После будешь разбираться, эмоции выплескивать.

— Какие основные причины травматизма в горах?

— Раньше проводился анализ несчастных случаев. Интересная картинка получалась: пару процентов из всех случаев не зависели от действий самого пострадавшего. Обычно это все — человеческий фактор. Лавины человека не ищут, человек сам ищет лавины. Он пересекает лавиноопасные склоны, он ходит там, где ходят лавины. Не ходи по путям — не собьет поезд. Так и здесь: если тебе надо пересекать — пересекай по правилам. Есть правила поведения на лавиноопасном склоне, есть правила поведения в лавине. Есть правила, по которым формируется эта лавина. Ты выходишь на склон — ты обязан знать правила, по которым ты играешь. Лавинная безопасность, камнепады, правила горного рельефа, какие опасности там поджидают…

Старая школа была «Step by step» — шаг за шагом — и все осваивали потихоньку, помаленьку. Не было такого быстрого роста. Сейчас люди за год делают мастера спорта, выигрывают чемпионат России по альпинизму. Хорошо, что он скалолаз классный, но он то не знает правил игры. Даже если теоретически и набрался где-то слегка, то практических наработок у него нет и человек рискует очень сильно.

— В канун Рождества хочется услышать истории, подтверждающие реальность чуда. Случалось, что люди потерпели бедствие и несмотря ни на что выживали? Помнишь когда-то с пика Вольной Испании упал человек?

— Молдованов. Шура Молдованов улетел. Это описаный случай. Они тогда то ли в Шхельде, то ли в УМЦ жили. Он улетел, второй остался на стене — я не помню кто (Зайцев Володя из Запорожья ред.). В связке работали, веревку по-моему перебило — и он улетел вниз. Второй выходит на связь и говорит: у меня такое-то . И вдруг видит, что «клиент» поднялся и пошел, парень уходит по леднику. По-моему, перелом руки только был у него.

— А что-нибудь аналогичное еще было в Приэльбрусье?

— Настолько вот, чтобы падение на такую глубину, я не помню. Есть у нас такой летописец спасательскоальпинистский — Клестов Валера из Киева. Он был старшим инструктором КСП в то время. Есть книжка где он это описывает. То, что я знаю: на чудо надеятся — это последнее дело. Потому что чудеса случаются очень и очень редко. На то они и чудеса.

— А этот парень с Вольной Испании, с какой высоты он упал?

— Я думаю, метров 400 — 500 он пролетел. Там получилось, что он в снег упал, а дальше — выкат. Интересное положение: стена стоит, и к ней подходят лед снег, большие наклонные поля. Ему повезло. Подобные случаи встречаются в литературе.

— Глупые случаи, видимо, случаются чаще, чем чудеса?

— Глупые?.. Был случай, когда человек улетел со снятыми штанами со стены. Хотел сходить по нуждам, систему рассупонил, и получилось, что система осталась на стене, а он улетел со снятыми штанами вниз. Глупейший… А когда смерть и глупость это все не очень стыкуется.

А вот люди, которые спаслись чудесным образом… Где-то год восемьдесят седьмой, надо уточнять, чемпионат Украины, по-моему, в зимнем классе, восхождение. И группа (по-моему, Гончаров Леха был) шла на Донгуз-Орун, кажется. Ушли, пропали со связи, начали спускаться на ту сторону и пропали…

— Это в сторону Грузии?

— Да, но там, когда спускаешься с вершины, надо идти по той стороне, а потом, пройдя немного, повернуть направо. По гребню очень тяжелый проход и до перевала надо идти по обратной стороне, а потом через перевал на эту сторону. Они проскочили этот поворот и ушли не туда. Долго-долго топали, выживали — выживали неважно. С этой стороны поиски организовывают. Вся сборная ищет. Ищут пожарные, ищет милиция — ничего не находят. И, я не помню, через сколько дней, — по-моему, Виктор Яковина едет в Киев сообщать родителям о том, что ребята пропали и их не нашли. И в этот момент в Минводах их встречает на вокзале — голодных, ободранных, без копейки денег. Они каким-то образом добрались до вокзала. Вот такая ситуация.

— А я помню историю, как какой-то иностранец с Эльбруса в другую сторону ушел.

Этих историй море, насчет того, что уходят. Мы как-то немца искали. Я по-немецки более-менее разговариваю — учил, потом в стройотряде был и общаюсь с немцами довольно часто. Здесь приходит информация: дедушка с вершины ушел и не пришел. То есть не пришел немец. Начинаем искать: срочно вертолет вызываем, взлетаем и тут мне по связи передают: садитесь, мужик пришел. Я потом с ним разговаривал — что оказалось? Он поднялся на вершину, начал спускаться, до седла дошел — и ушел на Север, сам, один.

Умышленно?

— Нет. Я спрашиваю: что такое? Он говорит: «Ich been dumpkopf», дурная голова, почему? — «Я не соображал, что происходит». То есть горняшка плюс сероводород — и парень просто поплыл. Ему везло всю дорогу — он прошел по трещинам и нигде не провалился. Спустился вниз и услышал лай собак. А собаки на Кавказе сам знаешь какие.

— Да, поймают и съедят!

— Да, ха-ха! Они там медведя съедают на завтрак. Так вот, услышал пастух и отогнал собак, а его сразу же, не снимая «кошек», посадил в машину. Машина шла до Тырныауза. Он приехал туда, взял такси и, пока мы взлетели с утра на вертолете, он уже был у нас на КСП. Приходим, а он в тех же «кошках» сидит чай пьет.

— И сколько это у него заняло времени?

— Сутки. Он пропал за день перед этим и сутки не снимал «кошки».
Был случай с греком. Как раз когда Витюк пропал, в этот же день пропали два грека. Шестьдесят два года мужик и молодой. Молодой пересидел, вырыл яму и пересидел. Потом пришел. А дедушки нету. А мы как раз на четверку выходили с Розиным.

— Это на МНРах?

— Нет, Коржовская четверка на Чегкт-Каре со стороны Турьих озер. Только подошли, за скалы взялись, нам командуют: «Спускайтесь вниз, пропавшие люди». Первая группа ушла наверх на поиски, а я со второй группой попадаю на вертолет. Значит, вылетаем вертолетом, а пилот без права посадки выше трех тысяч, мы можем только просмотреть. Летаем, обнаруживаем тело, лежащее на спуске в сторону Хотютау с Западного плеча Эльбруса. Лежит тело, раскинул руки, вверх по склону головой. Пролетаем над ним раз пять на высоте сорок метров. Сесть не могли, потому что пилот не имел допуска. Тело не шевелится.

— А зависнуть и дюльфернуть нельзя было?

— Можно. Но пилоты горные почему-то не хотят работать с веревками. Веревки могут попасть в винты, там есть нюансы. На сурах спускаемся. Сур — это специальное устройство для спуска по веревке, но чаще всего в горах — посадка, зависание с выпрыгиванием.

Вобщем, тело не подает признаков жизни. Передаем на базу: «Видим тело там-то и там-то. Признаков жизни не подает», а у группы греков — там их было много — вечером траур: вино, сиртаки, как положено.

— В смысле, танцы?

— Ну да, сиртаки! А мы в этот же день поднялись на канатке в приют и с утра нас на ретраке подняли до пяти тысяч метров. И мы с утра быстренько под Западную вершину траверсируем, выходим на то место, где мы его видели. Тела нету. Тело ушло, следы кругами натоптаны, натоптаны, а тела нету. Начинаем искать и Гумуляй случайно так выглядывает за перегиб и видит, как в кино: человек упал, соскользнул метров пятнадцать и повис на таком сбросе, метров триста дальше лететь, а он по пояс лежит на полке, а остальное висит туда. В кино такое часто показывают. Я к нему спустился, упаковал, вытащили наверх дедушку. Трое суток на нем был гортекс, термобелье легкое и фляжка с водой. Вот так дедушка шестидесяти двух лет на Эльбрусе выжил, ходил, боролся и выжил.

— А ты не помнишь, куртка какого производителя была?

— Ха-ха-ха, не помню, не важно. Значит, дальше — вытаскиваем его наверх. Дедушка пришел в себя немного и говорит: «Я умирать собрался, а тут ангелы прилетели». Передаем на базу: нашли вашего мужичка, тащим вниз. У греков: радость, вино, сиртаки — ну, как положено, все.

— Так а как он туда сорвался? Ночью ходил что-ли?

— Он настолько устал, что, когда мы летали, он просто не слышал, как вертолет грохотал. Выключился: солнце пригрело — и мужика разморило, заснул. Он очнулся и кругами ходил проход искал- там трещин много и он пытался пройти. К краю подошел: видно, заглядывал — и ушел вниз с карнизом. Он соскользнул, но дедушке сильно везло. Обычно у людей меньше везения.

— Еще не будучи спасателем, ты допускал ошибки, от которых сейчас предостерегаешь других?

Человек не автомат и ошибки он всегда допускает. Их можно минимизировать только за счет опыта. Иногда приходится рисковать, когда выхода нет: ты выходишь на лавиноопасный склон, понимаешь, что опасно, но деваться некуда. Бывало, на соревнованиях закрутился — смотрю, а я стою без самостраховки, такое тоже бывает. Все на автомате и иногда автоматические действия дают сбой.

Источник статьи: vertikal.biz