Ушба — вертеп ведьм

Предложение Романа принять участие в зимней экспедиции на Ушбу — одну из красивейших вершин мира, застало Алексея врасплох.
— Я не готов к такому восхождению, — сразу сказал он, но Романа подобное объяснение не удовлетворило.

— Алексей, я тебя не узнаю, ты же давно хотел взойти на Ушбу? Давай недельку на стендах потренируемся, и маршрут Хергиани мы с тобой за день-два пройдем! — настаивал Роман, надеясь его уговорить.

— За день нам не пройти, тем более зимой, — возразил Алексей. — У Михаила Хергиани летом на эту стену неделя чистого лазания ушла, а ведь он был непревзойденный «Тигр скал»!

— Хергиани не показатель! В свое время он был, конечно, скалолазом экстра-класса, а сегодня его любой перворазрядник обгонит.

— На стендах — да. А зимняя Ушба — это тебе не скалолазный стенд в теплом спортзале. Короче, на твоем месте я не был бы столь самонадеян! Ушба — вершина очень своенравная, не зря же местные жители назвали ее «вертепом ведьм».

— Я не суеверен, — отмахнулся Роман.

— Речь идет не о суеверии, а о реальной оценке, и если хочешь знать мое мнение, то я считаю, что идти зимой на Ушбу по маршруту Хергиани — это запредельный экстрим.

— Почему? Зимой ведь погода на Кавказе намного устойчивей, чем в любое другое время года: гроз и дождей нет, шальные камни скованы льдом, так что обвалы нам не грозят.

— Да, но ты забыл о лавинах, — предостерег его Алексей.

— Какие на стене могут быть лавины? Восточная стена Северной Ушбы настолько крутая, что снег на ее скалах не задерживается!

— Может быть, но интуиция, которая, сам знаешь, меня никогда в горах не подводила, подсказывает мне, что лучше тебе отказаться от этого крайне рискованного, на мой взгляд, восхождения.

— Ни один спорт не обходится без риска, — заметил Роман.

— Да, но альпинизм — это не спорт, а искусство выживания в экстремальных условиях, и высшее мастерство альпиниста как раз и состоит в том, чтобы вовремя почувствовать, когда риск слишком велик. Победа для нас — это вернуться с восхождения живым и невредимым. Согласись, жизнь — слишком высокая цена за честолюбивое желание покорить гору! Поэтому мой тебе совет: оставь эту затею с Ушбой и поднимись на тот же Эльбрус, если тебе так уж загорелось совершить зимнее восхождение. А еще лучше проведи экспедицию на горнолыжных склонах Чегета, сейчас там сезон в самом разгаре. Уверяю тебя — очаровательные лыжницы куда приятнее ледяных стен Ушбы!

— Леха, ты меня уговариваешь, будто я новичок какой-то. У меня, между прочим, восхождений на порядок больше, чем у тебя! Рюкзаки уже собраны, билеты заказаны, как же я могу вот так все взять и отменить?

— Ну распакуй рюкзаки и сдай билеты. Это что, проблема?

— Проблема. Мы давно готовились к этому восхождению, и что я теперь ребятам скажу, что Давыдов напугал меня страшилками про Ушбу? Мы и так знаем, что не на лыжную прогулку собрались. Кстати, именно потому, что я прекрасно себе представляю, какой экстрим нас ждет на маршруте, я и пригласил тебя в команду. Уверен, с тобой мы на Ушбу взойдем без проблем.

— Увы, — пожал плечами Алексей, — такие восхождения уже не для меня.

— Как альпинист ты меня разочаровал, — сказал Роман, прощаясь. Аргументы Алексея его не убедили, наоборот, закрепившаяся за Ушбой мрачная слава «горы-убийцы» лишь подогревала его интерес к этой коварной жестокой вершине. Так уж неразумно устроены, наверное, все альпинисты…

* * *

Двуглавая красавица Ушба, укрытая снежным покрывалом, выглядела неприступно. Эта пугающая своими отвесными бастионами каверзная вершина, расположенная в Центральной части Кавказа, была своеобразной Меккой многих поколений горовосходителей и по популярности в свое время могла поспорить даже с Эверестом. Ее суровая неповторимая красота притягивала как магнит, и ушбинские вертикали традиционно стали пробным камнем, на котором проверялось мастерство альпиниста. И в необъятной России, и в далекой Англии всегда почиталось за честь побывать на ее склонах. В Лондоне по сей день существует клуб покорителей Ушбы, как будто горный исполин, которому, в сущности, нет никакого дела до копошащихся на его склонах существ, гордо именующих себя людьми, возможно покорить. Покорить, подчинить своей воле, завоевать…

Можно осушить болота, уничтожить лесные массивы, повернуть, наконец, реки вспять, но поработить горные вершины — это еще, слава Богу, никому не удавалось, и горы никогда и ни перед кем не становились на колени. Земля и так уже сполна расплачивается за тот вред, который за последние сто лет (особенно после открытия тайн ядерной энергии) нанес природе человек. Не миновала сия чаша и горы. Тонны мусора, оставленные паломниками от альпинизма на девственных склонах, искусственные моря и озера, затопившие горные ущелья, — все это не проходит даром, и горы время от времени жестоко мстят, стреляя камнепадами и лавинами в непрошеных гостей. Ушба по своему коварству одна из первых…

Команда из четырех альпинистов, поеживаясь от пронизывающего насквозь ветра, в нерешительности остановилась перед гладкой, как зеркало, стеной. Роман, решивший идти в связке первым, снял рюкзак и достал радиостанцию.

— «Лагерь один», я «лагерь два»… — запросил он связку наблюдателей, разбивших свою палатку на соседнем перевале.

— «Лагерь один» на приеме…

— Как проходит связь? — привычно спросил Роман.

— Отлично! — ответили ему с перевала.

— Передайте на базу, мы подошли к основанию стены и начинаем подъем.

— Вас поняли, не забывайте: следующий ваш выход на связь в двенадцать, затем в шестнадцать…

— Не забудем, все, конец связи… — Роман отключил радиостанцию. Заряда аккумулятора в режиме непрерывной передачи должно было хватить на пять-шесть часов. Если экономить, то для восхождения этого вполне достаточно. Наблюдатели запаслись комплектом аккумуляторов и свою станцию не выключали круглосуточно, восходители же себе такой роскоши позволить не могли (на стене каждый грамм в тягость) и выходили в эфир только в строго оговоренное время.

Негнущимися пальцами Роман стал шнуровать утепленные французские скальные туфли. В советские времена о таком снаряжении и мечтать не приходилось. В 1964 году знаменитому «Тигру скал» пришлось штурмовать эту стену в обыкновенных резиновых кедах. Роман, передав рюкзак кутавшимся в пуховые куртки альпинистам, стал внимательно просматривать стену. Летом этот маршрут был оценен по высшей категории сложности, но сейчас на календаре был февраль…

В городской квартире планировать восхождение было легко, стоя же у подножия горы, на все смотришь по-другому, и заоблачные вершины не кажутся тебе такими уж заманчивыми. Пропыхтев под рюкзаком часов двенадцать на подходе к горе, каждый восходитель рано или поздно задает себе один и тот же вопрос: а на фиг, собственно говоря, мне это нужно? Положительного ответа в принципе не существует, потому что кто же тебя назовет умным, когда ты за просто так, как ишак горбатишься под тридцати килограммовым рюкзаком. Ишак тот хоть упирается, а ты прешь в гору, как дурак, добровольно…

Закончив все необходимые приготовления, Роман, тяжело вздохнув, сделал первый шаг по вертикали.

Руки, одетые в легкие хлопчатобумажные перчатки, отчаянно мерзли: зацепки были припорошены снегом и, прежде чем уверенно за них взяться, приходилось сметать снег. Перчатки, естественно, вскоре промокли. Теплее от этого не стало.

Он с трудом пролез первые пять метров и забил в промерзшую стену первый крюк. Крюк зашел хорошо, отозвавшись малиновым звоном, и Роман немного воспрянул духом: привычная работа на время отодвинула нехорошие предчувствия, он немного согрелся и уже уверенней стал продвигаться вверх, проходя метр за метром. Хергиани понадобилась неделя, чтобы пройти этот маршрут, Роман же рассчитывал уложиться в два дня. Ночевать в гамаках при почти двадцатиградусном морозе удовольствие, скажем прямо, крайне сомнительное даже при прекрасном пуховом снаряжении.

Собственно, только на современное высокогорное снаряжение Роман и рассчитывал, но чем выше он поднимался по скалам, тем менее убедительным казался ему этот расчет. Михаил Хергиани даже по современным меркам был выдающийся скалолаз, себя же таковым Роман не считал. Его партнер по связке Алексей Давыдов — другое дело, и Роман вдруг остро почувствовал нехватку надежного друга…

В позапрошлом году Роман пригласил Алексея Давыдова поучаствовать в соревнованиях ветеранов по скалолазанию на стендах. Алексей охотно согласился, хотя и получил приглашение за день до соревнований и не имел возможности подготовиться к ним. Роман же, всерьез рассчитывая выиграть у своего давнего друга и соперника, готовился на этих стендах несколько месяцев, в то время как Алексей к зацепкам даже не прикасался.

Проиграв в очередной раз, Роман не скрывал своего разочарования, но, к его чести, он быстро поборол себя, признав, что ничего удивительного в том, что он уступил Алексею, не было. Спортсмены шутят, что настоящее мастерство не пропьешь, а Алексей к тому же еще и не пил. Так, иногда граммов по сто в кругу друзей и все. Майор милиции как будто и не бросал спорт, легко прошел все супертрассы, выиграл парные гонки и забрал все призы, дружески подтрунивая над расстроенным Романом…

— Страховка готова! — наконец раздался голос Романа с сорокаметровой высоты.

Первая веревка была пройдена, и он, повиснув на мощном дюралевом крюке, стал сноровисто выбирать веревку. Его напарник, молодой, подающий надежды альпинист Дима Большаков, перил не признавал, стараясь все маршруты пройти свободным лазаньем. Основной груз команды остался у второй связки, для которой они закрепят перила, а сейчас Роман быстро принимал Дмитрия. «Пожалуй, это будет достойная замена Алексею», — подумал он, наблюдая, как легко проходит трудные участки Дмитрий. Их связка была лидирующей, на остальных же двоих участников команды ложилась рутинная работа выбивания крючьев, подъема груза и организации бивуаков, если таковыми можно было назвать узенькие полочки, на которых предстояло ночевать альпинистам.

Дмитрий прошел все сорок метров вертикали без малейшей задержки. Оставив Роману легкий штурмовой рюкзачок с пуховкой, роль лидера он взял на себя. Дальше крутизна стены резко возрастала, но это Дмитрия только обрадовало: чем отвеснее скалы, тем менее они занесены снегом, а на заснеженных полочках скальные туфли практически не держали, и риск случайного срыва на них был чрезвычайно велик. Роман охотно передал лишние карабины Дмитрию. В отличие от молодого партнера он, пройдя всего лишь одну веревку, заметно устал и только многолетний опыт помог ему безаварийно преодолеть эти метры.

Дима действительно был первоклассным скалолазом нового поколения. В этом были свои плюсы и свои минусы. Последние годы скалолазы все реже выезжали на естественный рельеф, шлифуя свое мастерство в теплых спортзалах на тысячу раз опробованных зацепках. Сам Давыдов уже признавал, что на стендах он с молодежью тягаться не берется: те как пауки могли подолгу висеть на одних пальцах под потолком спортзала, бесконечно бодая одни и те же маршруты.

Когда соревнования по скалолазанию стали проводиться под крышей спортивных залов, Алексей потерял к ним всякий интерес, утверждая, что все это уже не то. Исчез элемент творчества, ведь каждый новый маршрут на скалах был неповторим, на стендах же все заранее запрограммировано, и успешное прохождение маршрута зависело теперь только от физической подготовки спортсмена. То ли дело настоящие скалы. Сборы он всегда планировал таким образом, чтобы спортсмены учились быстро ориентироваться в самых различных условиях и рельефах. На скалах Алексей готовил себя к будущим восхождениям, где каждый метр вертикали грозил смертельной опасностью и подсказок ждать неоткуда: твоя жизнь будет зависеть только от крепости рук и надежности страховки.

Альпинизм всегда считался спортом элиты общества. Это был образ жизни целого поколения советской интеллигенции, и спортом альпинизм назывался лишь условно. Просто за лучшие восхождения стали награждать чемпионскими медалями, а победа одной команды над другой была весьма относительной. Никакая судейская комиссия не могла абсолютно справедливо дать оценку команде, поскольку в основном все в конечном итоге решал отчет о восхождении. Да и не в наградах суть — люди ведь ходят в горы не для того, чтобы получить грамоту или медаль.

Давыдов вообще не считал альпинизм видом спорта, за который надо присваивать спортивные разряды, хотя такое отношение к альпинизму у него было не всегда. Тренеры видели в нем будущего чемпиона, но горы — это горы, в них всякое может случиться, и в 1983 году за одиночный ночной спуск с пика Энгельса Алексея Давыдова решением федерации альпинизма СССР дисквалифицировали, «раздев» с первого разряда по альпинизму до новичка.

Роману тоже хорошо запомнился тот год. Это был их первый с Алексеем шеститысячник. Всего полторы недели назад закончились сборы в Дагестане, где он с Алексеем прошел несколько сложнейших скальных маршрутов, на три дня вернулись домой, и сразу вылет на Памир, покорять пик Энгельса, высота которого была 6300 метров.

Алексей после последнего восхождения на Кавказе вдруг свалился с высокой температурой, но ни один доктор не смог тогда поставить ему правильный диагноз. Ну, печень чуть увеличена, а так вроде все в норме… Алексея это остановить не могло. Он рвался в памирские горы (как же это сборы пройдут без него?!) и отнесся к невесть откуда навалившейся неизвестной болезни как к временному недомоганию. Экспедиционный врач подозревал у него воспаление легких, но Алексей заручился справкой из физдиспанера, что никакого воспаления легких у него нет, и поехал со всеми на Памир, не подозревая, что у него началась первая стадия «желтухи» — вирусного гепатита. Ударной дозой антибиотиков ему удалось сбить высокую температуру, но самочувствие от этого не очень-то улучшилось. Перелет в Душанбе он перенес плохо, у него опять поднялась температура, но не привыкший жаловаться Алексей старался держаться бодро и рвался носить грузы в базовый лагерь, разбитый на высоте 4200 метров, наравне со всеми.

Восхождение на пик Энгельса не заладилось с самого начала. Руководитель и главный тренер экспедиции Григорий Артеменко навязал к ним в группу скалолазку из сборной города Катерину Кузнецову. Катерина была неоднократной чемпионкой страны по скалолазанию, но как альпинистка она не котировалась, и вообще, Алексей был убежденным противником участия женщин в восхождениях сложнее третьей категории, поэтому он сразу заартачился против ее участия в высотном восхождении. Однако Артеменко был непреклонен, и Алексею пришлось подчиниться и пойти на восхождение с Кузнецовой, которую он воспринимал как обузу. Его мрачные предчувствия не замедлили подтвердиться: Катерина выдохлась еще на подходе. Группа с первых же часов стала выбиваться из графика, пройдя ледник не за один световой день, как планировалось, а за два.

Алексей с Романом были самыми молодыми участниками восхождения на пик Энгельса, руководил которым тридцатишестилетний кандидат в мастера спорта по альпинизму Юрий Борисенко.

Пять альпинистов: Алексей в связке с Романом, Юрий Борисенко с Всеволодом Грищенко и Катериной Кузнецовой — ползли, еле переставляя ноги. На второй ночевке Алексей поставил перед капитаном команды вопрос ребром: группа к восхождению не готова, нужно поворачивать назад. Борисенко, чувствуя себя далеко не лучшим образом (высота авантюризма не терпит), колебался, понимая, что Алексей прав… Но тут подала свой заморенный голос Катерина:

— Че вы, мужики, сачкуете, над вами же весь лагерь смеяться будет! Вы идите, а я вернусь в лагерь сама…

— Юра, ты в своем уме?! — настаивал на своем Алексей. — Как бабу можно одну отпустить на ледник?

Борисенко, явно не годившийся на роль лидера, сник. С одной стороны — ему очень хотелось заполучить в книжку альпиниста запись о руководстве восхождением категории сложности 5А (выше шести тысяч метров меньше категории не бывает, высота сама по себе уже сложность, и группа вскоре в этом жестоко убедится), с другой стороны — он признавал, что Алексей бесспорно прав. Катерине нужно кого-то выделить в сопровождение, но тогда группа разваливается, ведь меньше четырех человек на высотное восхождение по правилам советского альпинизма идти нельзя.

Борисенко уже было согласился с Алексеем, что надо всем возвращаться в базовый лагерь, но тут к ним подошел проверяющий из Москвы от федерации альпинизма СССР. Фамилия Волченков врежется Алексею в память на всю жизнь, но в тот момент никто не мог знать, чем обернется вмешательство этого козлобородого альпиниста. Москвич сам предложил отвести Катерину вниз, и все аргументы Алексея, что надо отказаться от восхождения, рассыпались. От бабы, которая на корабле, как известно, к несчастью, избавились, и теперь, казалось, ничто не помешает им взойти на пик Энгельса. Но у природы свои законы, и они явно были не на стороне команды. Мало того что Артеменко отправил на высотное восхождение группу без каких-либо средств связи (все радиостанции забыли в городе), так еще не было четко оговорено контрольное время возвращения их группы в базовый лагерь. Четверка альпинистов была полностью предоставлена самой себе, и случись что — помощь в лучшем случае могла подойти только дня через три.

Алексей, преодолевая дикую головную боль, плелся наравне со всеми, пять шагов вверх — минута отдыха, еще пять шагов, и снова отдых… Шесть тысяч без соответствующей акклиматизации — высота коварная. На предвершинный гребень вышли, когда уже окончательно стемнело. На пронизывающем ветру кое-как поставили палатку. Беспокойная ночь прошла почти без сна. Практически ничего не ели. Организм не принимал даже такой проверенный на высоте продукт, как сало. Открытая банка сгущенки вызывала лишь приступ тошноты, и весь их ужин в ночь перед выходом на вершину — разделенная на четверых таранка да по глотку бледно заваренного чая из талой воды.

В продуваемой всеми ветрами палатке было очень холодно, и рассвет альпинисты встретили с облегчением. Солнце — это жизнь… Но… Почему так странно ведет себя капитан? Алексей, забыв о собственных недомоганиях, не на шутку встревожился.

— Юра, что с тобой?

— Все нормально… — с трудом разлепив губы, прошептал Борисенко.

— Какой на фиг нормально, если ты самостоятельно повернуться не можешь! — не на шутку испугался Алексей.

— Ничего… Наверное, с желудком что-то…

Роман с Севой, натягивая на ноги промерзшие за ночь вибрамы, беспокойно посмотрели на капитана.

— Юр, ну это… ты потерпи маленько, вершина же вот, триста метров отсюда — рукой подать! Мы только быстренько сбегаем, поменяем записку и обратно, когда еще сюда попадем? — начал уговаривать Борисенко Сева Грищенко. Ему очень нужно было это восхождение, чтобы закрыть первый разряд по альпинизму, а тут из-за слабости капитана команды долгожданная вершина уплывала на глазах.

— Вы что, совсем охренели, вдвоем идти! — возмутился Алексей.

— Почему вдвоем, а ты? — недоуменно спросил Роман.

— Я останусь с ним! — Алексей кивнул в сторону провалившегося в небытие Борисенко.

— Э, Юр, ты это чего! — затормошил его Сева.

Борисенко очнулся и затуманенным взором посмотрел на Севу.

— Мы же не на Эвересте! — горячо принялся убеждать ничего не соображающего капитана Сева. — Вон, Бершов с Туркевичем оставили на восьми тысячах обморозившегося Мысловского с Балыбердиным и ночью на Эверест шустро сбегали, теперь герои на весь мир, а у нас только утро и вершина всего-то шесть триста!

— Хорошо, идите… — натужно прохрипел Борисенко и закрыл глаза.

— Алексей, в общем, мы туда и обратно, — Сева решительно взял руководство на себя. — А ты присмотри за Юрой, — наставительно произнес он.

— Ладно, мужики, только не рассиживайтесь там, мне очень не нравится его состояние… — проворчал Алексей, кивнув в сторону поникшего капитана.

— Да мы мигом! — бодро заверил его Сева, забирая остатки продуктов и аптечку.

…Алексей с тревогой смотрел вслед медленно удаляющейся двойке. Самочувствие же Борисенко не улучшалось. Вроде (с его слов) у него ничего не болит, но почему тогда полностью утрачена координация движений? Юра не смог без помощи Алексея даже застегнуть спальник, не говоря уже о том, чтобы вылезти из палатки.

Бесконечно стали тянуться часы, но передовая связка и не думала возвращаться. «Спят они там, что ли?» — метался по гребню Алексей, начиная понимать, что не прими он экстренных мер, все их восхождение может закончиться трагически. Борисенко уже не ориентировался в пространстве и временами нес какой-то бред.

Аптечки нет, осталась только небольшая фляжка спирта. Алексею единственной спичкой удалось развести примус (Грищенко, как человек курящий, спички прихватил с собой) и приготовил подобие чая. Затем в тепловатую жидкость добавил спирт и стал с ложки поить этой смесью Борисенко, надеясь, что хоть какая-то энергия попадет в его застывающие сосуды.

Высота тем временем прожорливо отбирала силы. Борисенко угасал на глазах, но к вечеру немного пришел в себя. Замерзнуть спирт не дал, во всяком случае, нитевидный до этого пульс чуть улучшился.

— Где ребята? — была первая фраза очнувшегося капитана.

— Придут, Юра, обязательно придут! — заверял его Алексей, недоумевая, как можно двенадцать часов идти триста метров. (Только через десять лет Роман признается ему, что они с Севой заснули в уютной скальной нише, сколько проспали доблестные восходители, когда их капитан умирал в палатке, Роман не признается никогда…)

Алексей напряженно всматривался в черноту азиатской ночи и уже совсем было отчаялся, когда наконец послышались голоса.

— Вашу мать, где вы бродили! — спросил он, когда Сева ввалился в палатку.

— Да оказалось, далековато что-то… — вяло стал оправдываться тот, но Алексей все понял: ребята измождены до предела и ни о каком немедленном спуске не может быть и речи.

— Быстро аптечку! Сердечные, шприц! — скомандовал Алексей, держа руку на пульсе Борисенко. Пульс угасал с каждой секундой. — Здесь все стерильно, — буркнул Алексей, вонзая шприц прямо через брезентовые штаны в бедро Борисенко. — Что у нас еще там есть? Кофеин? Сойдет! — Разломав стеклянную ампулу, он влил ее в рот Борисенко. Через пять минут тот стал подавать признаки жизни.

— Роман, его нужно немедленно вниз! — Алексей стал тормошить засыпающего в палатке альпиниста.

— По гребню тащить мы не сможем, нужно вызывать спасотряд… — обескураженно пробормотал Роман.

— Сам знаю, а как? Ни ракетниц, ни радиостанции! Нас кинутся искать только через неделю, нужно идти вниз за помощью, другого выхода нет! — Алексей испытующе посмотрел на Романа.

— Я не дойду… — заныл Роман. — Сил нет…

Алексей его не осуждал, прекрасно понимая, что из всей группы уверенно держится на ногах только он один, и если он не сможет спуститься ночью с шеститысячника за спасотрядом, погибнет вся команда…

— Проводи меня хотя бы по гребню, там я свяжу обе веревки и постараюсь спуститься на плато, — попросил он, и Роман согласился.

Через час блужданий по гребню Алексей нашел более или менее пригодное место для спуска.

— Продержитесь до утра, помощь, чего бы это мне ни стоило, приведу, — закрепив за выступ веревку, заверил он друга. Что ждет его на конце второй веревки, Алексей знать не мог. Темень была такая, что, спустившись на десять метров, он потерял Романа из виду.

До ледникового плато, как он и опасался, двух веревок не хватило. Сколько оставалось до засыпанного снегом ледника, он точно определить не мог — может, пять метров, а может, и десять. Нужно было прыгать, рискуя сломать себе ноги. Собравшись с духом, Алексей выпустил из спускового устройства свободный конец веревки и прыгнул в чернеющую бездну… Пролетев метров пятнадцать, он заскользил по крутому снежному склону (что его и спасло) и выехал на плато целым и невредимым.

Дальше он шел, как во сне, интуитивно угадывая коварно притаившиеся трещины. (Через полгода президент федерации альпинизма СССР Владимир Шатаев в разговоре с Артеменко презрительно хмыкнет: «Этот Давыдов что, не знал, что по закрытому леднику в одиночку нельзя ходить?» и подпишет приказ: «За нарушение правил альпинизма дисквалифицировать перворазрядника по альпинизму А. В. Давыдова до новичка»…

Ущельская комиссия под председательством уполномоченного федерации альпинизма Волченкова первоначальный приговор вынесет помягче: «За проявленную активность при проведении спасательных работ перворазрядника Алексея Давыдова дисквалифицировать до значка «Альпинист СССР» с правом хождения в этом сезоне…» Вроде как благодарность получил… Волченков мог бы в федерацию и не доносить, никакого, в конце концов, «криминала» не было, наоборот, благодаря ночному спуску Алексея спасотряд подошел вовремя и Юре Борисенко спасли жизнь. Но как же, нужно перед Шатаевым красиво отчитаться — выявил нарушения! «Это восхождение — ценой жизни!» — возглашал на все ущелье, тряся бороденкой, Волченков, в то время как благополучно снятый с вершины Борисенко умирать вовсе не собирался…)

Но разбор «полетов» будет потом, а сейчас Алексей, превозмогая накопившуюся за четверо суток восхождения усталость, упрямо продвигался по закрытому леднику. Оказавшись на относительно пологом и, главное, безветренном участке, он наконец-то согрелся, и его начало клонить в сон, но, вспомнив прочитанный еще в детстве рассказ о том, как попавший в буран полярник уснул в снегу и замерз насмерть, не дойдя всего ста метров до спасительного домика, Алексей собрал всю свою волю в кулак и шел, шаг за шагом приближая спасение Борисенко.

Небо было ясное, но безлунное, и ледник освещался лишь отсветом далеких звезд, благодаря которым коварно прикрытые снегом трещины выделялись подозрительной синевой на фоне погруженного во мрак ледника. В одну из таких трещин Алексей все же чуть не провалился, и спасла его только отличная реакция — как только под ногами пласт снега ухнул в бездонную пропасть, он тут же упал вперед на живот и успел вонзить клюв ледоруба в ледовый склон. Замешкайся он хоть на долю секунды, зияющая чернота трещины навеки поглотила бы его…

Наконец далеко внизу показались палатки наблюдателей грузинской сборной по альпинизму. Алексей остановился. Спускаться в почти кромешной тьме по сорокаметровой ледовой стене он не рискнул. Что же кричать спящим в палатках грузинам? Алексей размышлял недолго.

— Люди!.. — во весь голос воззвал он. В ответ — тишина… Надсадно болело горло, но Алексей, набрав полные легкие воздуха, повторно заорал так, что грузины (как они потом признались) не на шутку струхнули: спросонья им почудилось, что это кричит «снежный человек». Посветив фонариком, они были немало удивлены, увидев на леднике одинокую фигуру Алексея. При свете фонарика тот быстро спустился на передних зубьях кошек и, объяснив, что привело его ночью на ледник, попросил грузин вызвать по радиостанции спасотряд.

Не дожидаясь рассвета, Алексей вместе с грузинскими альпинистами поспешил на помощь Юре Борисенко. Когда они подошли к склону пика Энгельса, Роман с Севой уже подвели Борисенко к месту, где ночью дюльфернул Давыдов. Теперь с его помощью Борисенко удалось благополучно спустить на плато. Роман же с Севой остались на гребне собирать палатку, а Алексей с грузинскими спасателями понесли на импровизированных носиках Борисенко вниз. Когда они доставили больного в палаточный лагерь грузинской команды, подошел и основной спасотряд с врачом. Медицинская помощь подоспела вовремя. Еще час — и Борисенко мог бы умереть от острой сердечно-легочной недостаточности — такой диагноз поставил врач команды Геннадий Селивра. На высоте шесть тысяч метров такой диагноз — верная смерть, но благодаря решительным действиям Алексея, спустившегося ночью за спасотрядом, все обошлось…

Лагерь праздновал возвращение своей команды. По вечерам опять весело звенели гитары, альпинисты смеялись и шутили, лишь один Волченков ходил хмурый. Его забыли и не обращали на важного проверяющего из Москвы никакого внимания. Непорядок… Через день он отправил в федерацию альпинизма СССР радиосообщение о чрезвычайном происшествии на пике Энгельса и потребовал созвать ущельскую комиссию для расследования восхождения слобожанских альпинистов. Поначалу никто всерьез инициативу Волченкова не воспринял, и это возмутило его еще больше. Он повторно связался с Москвой и сообщил, что в экспедиции творится полное безобразие.

Получив подтверждение своих полномочий, Волченков устроил судилище над провинившимися, по его мнению, альпинистами. В ответ Гриша Артеменко сгоряча обозвал спешно организованную комиссию из представителей других команд (в ущелье стояло еще с десяток экспедиций) — «козлиной», и бюрократическая машина закрутилась с этого момента в полную силу. Приговор оглушил ничего не подозревающего Алексея, но обжаловать его можно было теперь только в Москве. Сезон же 1983 года для него закончился полным поражением…

Позднее Григорий Артеменко, пообещав Давыдову помощь, не пошевелит и пальцем. Наоборот, оказавшись в Москве (сам Алексей поехать в федерацию не смог — «желтуха» таки доконала его, и он на полтора месяца слег в больницу), Артеменко станет топить Давыдова, всячески выгораживая при этом себя как руководителя экспедиции. Артеменко при разборе «дела» утаит, что в группе не было средств связи (отсутствующие радиостанции задним числом были внесены в маршрутный лист группы еще в ущелье), и весь удар ляжет только на самих участников восхождения. Действительно, с чего бы это Давыдову вздумалось спускаться ночью с шеститысячной высоты, если в их группе была радиостанция? Одним словом, налицо грубейшие нарушения правил советского альпинизма, категорически запрещающие передвигаться по закрытому леднику в одиночку, да еще ночью! О том, что эти нарушения в конечном итоге спасли человеку жизнь, никто в федерации альпинизма СССР и не вспомнил…

Вчерашние друзья словно не замечали опальных альпинистов, до них ли? У всех грандиозные планы, а кому теперь нужен «новичок», тем более выбывший минимум на год из-за болезни? Крах своей спортивной карьеры Алексей переживал очень тяжело, спорт, которому он хотел посвятить всю свою жизнь, неожиданно отверг его. Более всего угнетало то, что фактически все его предали. В альпинизме, чтобы заново выполнить первый разряд, уйдет в лучшем случае четыре-пять лет, и то, если повезет. Можно выехать в горы и за месяц не сделать ни одного восхождения: то погода «нелетная», то еще какие-нибудь неурядицы, а на заветный первый разряд нужно сделать почти два десятка восхождений — это не стометровку по стадиону пробежать…

Из секции политехнического института он вскоре ушел и ездил в горы теперь не за чемпионскими титулами (какие уж тут чемпионаты, если предстояло начинать все с нуля), а просто пообщаться с друзьями, с настоящими друзьями, которым от тебя ничего, кроме тебя самого, не нужно, с которыми приятно потом вспомнить, как мерз в одной палатке, деля последний глоток мутно-теплой воды под названием чай.

Понять, чего стоит человек в экстремальных условиях, можно очень быстро, и не нужно для этого лопать пресловутый пуд соли. «Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так…» — пел Володя Высоцкий, который не был альпинистом, но, однажды попав в горы, оставил их в своем сердце навсегда. Сами по себе горы для Алексея ничего не значили, красиво, конечно, но мало ли в мире прекрасных мест и занятий? Лесное озеро с хорошей рыбалкой, например. Но никакая ловля рыбы, пусть даже и самая удачная, с последующим распитием водки (без чего ни одна нормальная рыбалка не обходится), не заменит того чувства, когда ты связан с другом одной веревкой. В горах нет места жадности и зависти, деньги там теряют над людьми свою магическую силу, где не поют птицы и из всех живых существ на горной вершине вы одни, и бесполезно уповать на какого-то там эфемерного бога, дальнейшая судьба только в твоих руках…

Через год Алексей вернулся в спорт — не в его характере было отступать.

Вначале он опять выиграл чемпионат республики по скалолазанию, а затем за два года набегал и недостающие вершины, но уже не было у него того чувства, что заставляло бросать все и очертя голову лезть на вершину. Давыдов больше не был фанатиком, и Роман его прекрасно понимал, поэтому и не удивился отказу друга поехать на Ушбу. Настораживало другое: Алексей настойчиво уговаривал отменить зимнее восхождение, а что значили его сомнения, Роман помнил еще по пику Энгельса…

— Камень! — вдруг истерично заорал Дмитрий, и тут же увесистый булдыган просвистел рядом с Романом.

— Стендолаз хренов! — выругался Роман, отметив про себя, что явно переоценил своего нового партнера. Альпинистский опыт, приобретаемый годами, не заменишь никакими тренажерами…

Дмитрий не сорвался, но после выломившегося из-под ноги камня стал лезть очень неуверенно, подолгу застревая на простеньких местах. Роман тяжело вздохнул, вспомнив предостережения Алексея…

* * *

Прошедшая ночь была для альпинистов ночью кошмаров. Они спали (если временные провалы в памяти можно было назвать сладким словом сон), забившись вчетвером в висевшую балдахином палатку. Когда под утро температура опустилась за отметку минус сорок и провисшие стенки палатки обросли изнутри толстым слоем инея, стало уже не до сна, и, чтобы выжить, они стали травить пошлейшие анекдоты, вспоминали всевозможные истории, пронизанные порой откровенным черным юмором, безжалостно подначивали друг друга, отпуская шуточки, на которые в другой обстановке можно было бы серьезно обидеться. Главное — не упасть духом, и тогда ничто не сможет победить человека. Сон в таких условиях — это смерть, сколько путников попались в его обволакивающую ловушку! Во сне человек беззащитен как дитя, и холод — родной брат смерти, прикинувшись сном, подкрадывается коварно и незаметно. Ты просто уснул, как рыба, выброшенная на сушу, и не проснулся, вот и все…

Снегопад прекратился еще вчера в полдень, но радовались альпинисты этому недолго. Появившееся солнце немного прогрело скалы, но уже к вечеру отчетливо стал ощущаться проникающий сквозь любые пуховые куртки какой-то воистину космический холод. Глядя в бездонное черное небо, на котором, словно в планетарии, неожиданно быстро стали зажигаться далекие звезды, Роман с тревогой достал брелок-термометр. Стрелка прибора уверенно упала за отметку минус тридцать…

Они уже прошли более семисот метров отвесных скал, две ночевки пришлось провести на стене в гамаках и лишь на третий день вышли на узенькую полочку — метра два в длину и сантиметров шестьдесят-семьдесят в ширину. Шаг в сторону — это уже шаг в никуда, в пустоту… Но восходители радовались и этой полочке, еще одну ночь в гамаках они бы не пережили.

Палатку растянули на крючьях, протянув сквозь нее страховочную веревку, и забились в нее, как мыши в норку. Было тесно и неудобно, отчаянно мерзли ноги, не помогали и двойные высотные вибрамы. Альпинисты, прикованные к стене, как Прометеи, сидели на рюкзаках, поджав ноги, и по очереди передавали друг другу отсвечивающую голубым огнем газовую горелку.

Роман понимал, что за эту ночь они израсходуют весь запас газа, но другого выхода, чтобы избежать обморожений, у них не было.

Он всю ночь тормошил друзей, заставляя разминать затекшие суставы, шевелить онемевшими пальцами, с ужасом представляя, что могло случиться, если бы они не наткнулись на эту спасительную полочку. Истощенные восхождением, на высоте более четырех тысяч метров они до утра превратились бы в заледеневшие мумии…

Первые проблески света были встречены дружным «ура!». Они выжили… На остатках газа вскипятили пару кружек воды, жиденький чай радостно побежал по застоявшимся сосудам, зажевали сухофруктами, по-братски поделили маленькую шоколадку, вот и весь завтрак альпиниста, и вперед, пока солнце не прогрело последний, самый опасный участок скалы, который ему не нравился с самого начала восхождения.

С нарастающей тревогой он всматривался в нависающую громаду обледенелой стены — ей не видно было ни конца ни краю. Ставшие ненавистными скалы упрямо уходили в небо, и Романа все чаще преследовала мысль, что эта вертикаль бесконечна, как космос. Темп движения снизился еще вчера, когда, казалось, все трудности должны были быть уже позади. Стена выполаживалась, но вместо того чтобы вздохнуть с облегчением, Роман испытал чувства, очень близкие к настоящей панике. Оставшиеся триста-четыреста метров были практически непроходимы. Серые скалы, словно их кто-то нарочно залил, как зимний каток из шланга, были скованы тонким ледовым панцирем…

«Выдай-закрепи!» — звучало каждые пять-десять минут, но вверх Роман почти не продвигался. С таким рельефом он за четверть века занятия альпинизмом столкнулся впервые. О свободном лазании не могло быть и речи: лед закрыл абсолютно все трещинки и зацепки. Идти же на «кошках», как по обычной ледовой стене, было крайне опасно. Остро отточенные зубья «кошек» с трудом пробивали непривычно прочный из-за сильного мороза натечный лед, и он, лопаясь, откалывался от скалы целыми линзами. Приходилось каждый метр-полтора надолго зависать на страховке, чтобы с помощью айсбайля освободить ото льда очередной кусок скалы для организации надежной страховки.

Традиционные ледобуры, даже самые короткие, в качестве страховки не годились, поэтому приходилось наугад долбить айсбайлем лед, и если под его хрупкой коркой находилась подходящая трещина, Роман забивал в нее скальный крюк. Сил эта изнурительная работа забирала столько, что он минут десять потом не мог отдышаться и безвольным кулем висел на веревке. Если такой кровью будут даваться все оставшиеся триста метров, то ночевка на обледенелой стене им гарантирована. В такой мороз им ее просто не пережить, это понимали все члены команды, но никому почему-то не пришла в голову трезвая мысль отступить. Вершина, вот она — рукой подать, еще немного, еще чуть-чуть — и долгожданная победа! Победа ли?..

В альпинизме, так же как и в авиации, важно не пропустить точку возврата: тот роковой момент, начиная с которого вынужденное возвращение на стартовый аэродром или в базовый лагерь становится уже невозможным. На что надеялся сейчас Роман, было неизвестно.

Еще вчера стало ясно, что они недопустимо выбились из графика: сложность восхождения из-за все ухудшающихся метеоусловий оказалась намного выше, чем это представлялось в теплых городских квартирах. Ситуацию усугубляло то, что Дмитрий, в первые дни взявший на себя роль скалолазного лидера, серьезно подморозил руки и теперь только тормозил команду своей беспомощностью. Сэкономив на весе, продуктов взяли минимум, топливо на нуле, бессонные ночи и постоянный холод измотали людей до предела, но Роман не хотел отступать: ведь с таким трудом покорена основная часть стены и, казалось, остался всего лишь один рывок…

Начни сейчас команда срочную эвакуацию со стены — уже к закату они бы отогревались в брошенной под самой стеной высокогорной палатке. Запаса газа внизу было предостаточно, чтобы спокойно прожить с неделю. Роман же продолжал упрямо карабкаться вверх, рассчитывая до наступления темноты пройти эти триста метров. Будь лед потолще, пролезть семь-восемь веревок по обледенелой скале не представляло бы никакой проблемы. Но наплыв льда был менее сантиметра, и как только клюв ледоруба касался его, он крошился и откалывался целыми кусками. «Мы рубим ступени — ни шагу назад, и от напряженья колени дрожат!» — сцепив зубы, Роман одержимо рвался к вершине. Крушил лед, забивал крючья, отчаянно матерился, видя, что остальные члены команды работают как сонные мухи, но все было тщетно: сколько бы он ни бился со скалой, над ним нависали все те же проклятые триста метров…

И только когда первые звезды замерцали на черном небе, Роман наконец понял, что это катастрофа. Неожиданно вспомнились слова Джека Лондона о том, что у природы в запасе немало уловок, чтобы доказать человеку его ничтожество. К черту эту вершину! Вниз! Но точка возврата уже пройдена, через полчаса их накроет темный мрак холодного ада. Дмитрию становилось все хуже и хуже: его всего лихорадило, и он уже два часа жаловался на резкие боли в желудке. На его почерневшие пальцы, покрытые жуткими, кое-где вскрывшимися волдырями, было страшно смотреть…

Четверка альпинистов беспомощно висела на стене, не имея возможности устроить хоть что-то похожее на бивуак. Взывать о помощи было поздно, да и аккумулятор радиостанции сел окончательно, запасной же затерялся где-то в недрах рюкзака Дмитрия, и у него не было сил его искать. Роман повис на последнем забитом им дюралевом клине. Запас крючьев почти полностью закончился, осталось с десяток различных титановых лепестков и несколько дюралевых закладок на тросиках. Темнело стремительно и неумолимо. Чтобы подать сигнал бедствия, Роман онемевшими от холода руками зарядил ракетницу и выстрелил в почерневшее звездное небо. Сигнальная ракета с шипением взвилась и, набрав максимальную высоту, взорвалась, на несколько мгновений залив окружающие горы багряным заревом. Прикованные к стене альпинисты молча смотрели вслед догорающей ракете…

Почти всем им, кроме Дмитрия (тот сжался в комок, подтянув колени к подбородку, и уже ни на что не реагировал), она показалась прощальным салютом…

* * *

Ночь на отвесе альпинисты провели в гамаках. Утром им удалось на сухом спирте растопить в кружке горсть снега и чуть подогретой талой водой немного утолить мучавших всех жажду. Продукты были, но, кроме горсти сухофруктов, к потреблению они вряд ли были пригодны. Тот же шоколад или традиционная у альпинистов сгущенка без глотка чая в горло не лезли. Из сгущенного молока пытались, перемешав его со снегом, сделать что-то наподобие мороженого, но в двадцатиградусный мороз это был не лучший выход для восстановления убывающих с каждой бессонной ночевкой сил. Отъедаться будем внизу, а сейчас наше единственное спасение только в движении, подумал Роман, пряча пуховку в рюкзак…

Титановый крюк с трудом вошел в извилистую трещину, издав при этом какой-то нехороший скрежет. Роман зло выругался: надеяться на крюк было нельзя, но другой трещины рядом не было, да и запас крючьев таял на глазах. Он осторожно нагрузил крюк, вроде бы держит. Если продублировать эту сомнительную точку, то сойдет в боевых условиях. Роман с сожалением достал последнюю закладку и расклинил ее в глухой расщелине чуть выше забитого крюка. Затем связал из репшнура петлю и с облегчением повис на ней. Закладка держала надежно. Теперь можно начинать спуск вниз: организовывать следующий пункт страховки.

Отступать Роман решил не по маршруту подъема, а уйти со стены влево, в чернеющий провал, который обрывался в долину крутым ледовым сбросом. Если удастся достичь ледника, то они смогут выйти на спасительный снежный склон, который Роман приметил еще днем, а затем вниз, вниз и вниз, и тогда главный их враг — высота — отступит. Во всяком случае, вся команда верила в это и, превозмогая усталость, хрипло матерясь простуженными глотками, боролась за жизнь…

Дмитрию же становилось все хуже и хуже. Обмороженные до черноты руки не слушались, и Роману приходилось постоянно сопровождать его на спуске, помогая перещелкиваться от пункта к пункту. Останавливаться нельзя, движение в их положении — это жизнь! Чувство голода исчезло: выпитый накануне чистый медицинский спирт, смешанный с кусочками льда, немного прибавил сил и согрел. Зажевали этот «коктейль по-ушбински» остатками шоколада и сухофруктов, но этой энергии хватило только на час.

Коченели суставы, давно перестали чувствовать холод ноги в остекленевших от мороза пластиковых вибрамах, но на это уже никто не обращал внимания. Роману казалось, что время остановилось, столько криков, суеты, но до желанной цели пока еще далеко. Вот он наконец закрепился на какой-то полке шириной с две ступни, но и это после вертикального отвеса была почти земля. Вбив последний крюк в рыхлую породу, Роман стал принимать на нее остальных членов команды. На это ушел еще один час. Дмитрия пришлось фактически транспортировать: он ни на что не жаловался и заторможено молчал, слабо реагируя на помощь. Как только его доставили на полку, Роман сразу же дал хлебнуть ему остатки спирта. Огненная жидкость потекла по губам, Дмитрий закашлялся и немного ожил. Во всяком случае, на вопрос, как он себя чувствует, даже попытался шутить.

Собравшись в первый раз за прошедшие сутки вместе, альпинисты заметно приободрились, но эйфория продолжалась недолго. Все, включая опять впавшего в прострацию Дмитрия, прекрасно понимали, что Ушба лишь ненадолго дала передышку и пока отпускать из своего плена никого не собиралась… Мрачные утесы двуглавой вершины снисходительно наблюдали за разворачивающейся под их стенами трагедией, терпеливо ожидая последнего акта…

Чтобы попасть на снежный склон, нужно было пересечь тридцатиметровый участок льда. Роман присмотрел относительно пологий участок и, предупредив, чтобы выдавали веревку свободно, нерешительно шагнул на ледник. Он прекрасно понимал, что забитые в полуразрушенную скалу крючья — страховка условная, но другого выхода не было: нужно пройти лед и ни в коем случае не оступиться. Уже пройдя первые пять метров, Роман понял, что переоценил свои силы: надетые на вибрамы титановые «кошки» в скованный морозом лед входили с трудом, требуя от альпиниста таких усилий, что вскоре у него предательски задрожали ноги. На айсбайль надежды также было мало: его загнутый клюв заходил в лед неглубоко и в случае срыва вряд ли мог удержать альпиниста.

Крик «Держи!» прозвучал, когда до спасительного снега оставалось всего пару метров. Роман сделал широкий шаг, и в этот момент зубья «кошек» зацепились один за другой и он, споткнувшись, потерял равновесие. Удержаться на айсбайле ему не удалось, и, безуспешно пытаясь зарубиться на гладком, как стекло, льду, он почти в свободном падении заскользил вниз. Оставшиеся на полке альпинисты судорожно вцепились в страховочную веревку, но плохо забитый крюк не выдержал рывка, и в следующее мгновение все трое были сдернуты со скалы и полетели в бездну в одной связке с Романом.

Ушба доиграла свои последние аккорды…

Автор: Александр Ковалевский (отрывок из романа «КЛАН»)

Использование данного материала на других ресурсах возможно только с разрешения администрации сайта